Архитектура — хорошее зеркало, которое запечатлевает то, что происходило

Дарья Парамонова Директор архитектурного бюро Strelka Architects

Дарья Парамонова — архитектор, директор архитектурного бюро Strelka Architects, преподаватель Института медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка» — рассказала STROY EXPERT о своем опыте работы в благоустройстве и о том, как должны развиваться российские города.


От чего вы как москвичка хотели бы избавиться в архитектуре современной Москвы?

Думаю, этот вопрос нужно задавать двум разным людям: архитектору и москвичу. Я не считаю себя москвичом, и мне кажется, не стоит называть себя москвичом по праву рождения. Москвич — тот, кто здесь находится и что-то делает, неважно, в первом ли он поколении, или нет.

Сейчас люди очень много перемещаются между городами, находясь там, где им по каким-то причинам удобно и приятно. И мне кажется, что такая привязанность к городу скоро исчезнет, потому что коммуникации и логистика упрощаются. Раньше было понятно, что если ты родился и прожил в одном городе, то ты москвич, а сейчас непонятно — ты 10 лет жил в Нью-Йорке, пять лет в Лондоне, потом в Воронеже и так далее. Я думаю, ничего страшного нет в том, что люди будут сами решать, кто они.

Хорошо, я задам вам тот же вопрос как архитектору.

Я считаю рассуждения о том, что нравится или нет, страшно поверхностными. Здесь в Москве пространство очень эклектичное, многослойное, в отличие Петербурга и других мест, где архитекторы либо с самого начала присутствовали, либо в какой-то момент проводили масштабные реконструкции. В Москве каждый слой накладывается на новый, и все они составляют ДНК этого места.

В каждый период были какие-то особенности, а архитектура — хорошее зеркало, которое запечатлевает то, что происходило. Если дом уродлив, это очень важный сигнал, значит, надо просто разобраться, о чем это говорит. А сносить такой дом, это значит не признавать своих ошибок.

А должен быть у архитектора свой вкус?

Вкус — вещь субъективная. Я уверена, что мой вкус сильно отличается от вкуса большинства людей, принимающих решение о строительстве тех или иных зданий. Им нравится что-то свое. Мы помним, какой вкус был у Лужкова, хотя он совпадает со вкусом большинства людей. Если большинство будет выбирать между «Интуристом» (гостиница на Тверской улице в Москве, снесена в 2002 году. — Ред.) и построенным вместо него Ритц-Карлтоном, то большинство людей выберет второе. А с точки зрения архитектора он представляет из себя какой-то суровый кич. Это очень субъективные вещи.

Давайте про Лужкова. Те же памятник Петру и храм Христа Спасителя — это тоже черты своей эпохи, которые нужно оставить?

Представьте, что их нет и не было. Что бы вы тогда помнили об этих годах, самых мощных и главных для современного и будущего общества? Это творения демократической эпохи, общества потерявшегося и абсолютно не понимающего, что и как делать, и в силу масштаба событий способного только на грандиозные решения. Такие мощные символические жесты нужны были, чтобы удостовериться, что все вдруг не повернется назад. И отпраздновать, кроме того. Их качество не могло быть лучше, потому что тогда отсутствовала школа и заново изобреталась система ценностей. И конечно, она нелепа. Но это и хорошо, потому что такие масштабные, безумные, откровенные и эмоциональные проекты сегодня уже невозможны.

То есть город для архитектора — это такое нагромождение слоев из разных стилей и эпох?

По сути, город — это какое-то огромное количество символов и кодов, и чтобы понять, как он устроен, в них нужно разбираться. Мне город интересен как текст, выраженный через материальные, физические формы. Вообще, архитектура, в моем представлении, как раз про это. Процесс того, как люди материализуют какие-то идеи, очень сложен. На это влияет мировоззрение, внешние — политические и экономические — факторы, все это очень комплексная вещь. Поэтому город это такой набор историй, гипертекст.

Вернемся к храму Христа Спасителя. У многих ощущение, что он как раз не вплетается в этот культурный код, потому что построен недавно. Как вы думаете, сколько ему нужно времени, чтобы вписаться?

Мне кажется, это субъективное мнение, вплетен он или не вплетен в пространство. Я думаю, что, безусловно, вплетен. И если есть ощущение, что он не вписывается в контекст, то это делает его еще более московским, потому что для Москвы очень характерны именно антигармоничные, антиэстетические вещи. Поэтому мне кажется, будто он всегда стоял тут.

Я не знаю, сколько лет нужно, чтобы волна критики прошла. Мне кажется, есть вещи, которые никогда не перестанут критиковать. Может быть, раньше Кремль кто-то критиковал. Огромная стена, не пройти. Или возьмем какой-нибудь особняк, например, дом Перцова (также дом Перцовой, здание в стиле модерн на Пречистенской набережной в Москве. — Ред.). Представляю, как его поливали грязью — он весь разрисован, тысяча непонятных башенок. Кому это в голову пришло? А сейчас, это один из памятников той эпохи.

Эклектика — это и есть московский архитектурный стиль, если он вообще существует?

Эклектика — это конкретный архитектурный термин, поэтому мы не будем его использовать. Но в целом для Москвы характерны отсутствие какого-то единого направления. Сейчас в урбанистике есть идея, что в пространстве должны быть айдентика и разнообразие. Москва — как раз пример разнообразия. Но так можно сказать лишь о центре, а 85% столицы занимают спальные районы и они довольно однообразны.

Что вы скажете о Москва-Сити?

Сити тоже надо оценивать по более объективным критериям, чем «нравится-не нравится». Это очень слабый с точки зрения функциональности проект. Для такого типа застройки там не решены ключевые вопросы, например, логистика. В Дефансе (деловой квартал Парижа. — Ред.) или Гонконге очень четко разведены разные типы потоков и пространств. В Сити это совершенно отсутствует. Там есть страшное объездное кольцо, где слабонервным лучше не находиться, а на поверхности разбросаны машины, люди и вытяжки. Это провальный проект, так как он не решает своих главных задач. С другой стороны, это результат идеи сделать Москву экономическим центром Европы и Азии. И сейчас этот комплекс как-то живет, функционирует, и там действительно много людей.

Удачно ли он встроен в городской контекст?

Мне кажется, там со стороны Дорогомиловской улицы получилась ужасно смешная панорама — Сити и коричневый пояс мрачных сталинских домов. Кстати, я, в отличие от многих, более спокойно отношусь к сталинской застройке — сейчас ее принято любить. Конечно, это престижно, элитно, но это, как и хрущевки, от плохой жизни, и мы знаем, какой ценой эта сталинская архитектура далась и архитекторам, и строителям, и жителям. Так что может быть и хорошо, что в нее ледяным айсбергом врезается эта современность, может быть, не очень приятная и не очень хорошо вышедшая.

Как архитектору вести себя с теми, кто принимает решения?

В диалоге с властью нельзя пользоваться субъективными категориями вроде «мне нравится». Вот я люблю неоклассицизм, но я не хожу у мэрии с плакатом «Долой все, что без вензелей». В проектах, которые мы делаем, мы отстаиваем свое видение, но эстетика — лишь один из множества аспектов. Не менее важно, как объект вписан в контекст, какое у него окружение, какая функциональность и т. д.

Какие знаковые решение вы можете вспомнить, говоря про реконструкцию Садового кольца в Москве?

Самое знаковое — это то, что по окончании стройки изменится одна из самых неприятных территорий в городе, которая, по сути, была границей, как во «Властелине колец». Как называется река в древнеегипетском царстве?

Стикс.

Да. Если переплыл Стикс, то ты в центре, ты спасен, а наружу не хочется, там какой-то кошмар начинается. Я жила в какой-то момент на Садовом кольце, у меня выходили на него окна, это специфическое удовольствие, прямо скажем. Там всем плохо — и пешеходам, и автомобилям, и жителям. И я думаю, что его перестройка распространит то приятное и хорошее, что есть в центральной части, на эту территорию, свяжет эти части Москвы и кардинально переформатирует пространство.

В ходе работы над этим проектом как-то учитывался опыт европейских городов, или ситуация в Москве уникальна?

Это не один проект, он связан со Стандартом благоустройства, а тот, в свою очередь, был разработан на анализе огромного количества подобных документов для разных городов. Тем не менее, в Москве — очень специфичная, уникальная типология, не такая, как в Париже, Токио, Нью-Йорке, Лагосе и так далее. Поэтому стандарт привязан исключительно к пространству Москвы. Он учитывает загруженность, ширину и другие критерии улицы. Уникальность стандарта как раз в том, что он был основан на международном опыте, а с другой стороны, разработан специально для Москвы.

Как избежать чрезмерной типизации городских пространств, когда разрабатывается такое большое число проектов?

Типизации не происходит, когда в каждом конкретном проекте выбирается какое-то свое архитектурное решение. Эстетику определяют такие детали, как камень, фонарь, лавка и так далее. Функциональные решения — например, какой должен быть светильник или какого уклона должен быть пандус — не делают пространство типовым, они делают его удобным. А когда в каждом конкретном месте исходя из контекста, айдентики, каких-то особенностей места принимаются архитектурное решения, это делает пространство разнообразным.

Архитектор должен учитывать мнение жителей?

Горожанам важно помнить, что сейчас все разработанные проекты передаются администрации, а администрация представляет эти проекты жителям. В Саратове — вам об этом лучше расскажут мои коллеги — впервые в России сделано тестовое благоустройство, чтобы понять, как преобразования работают, и собрать мнения. Сегодня архитектор не проектирует городское пространство исходя из своего эго. Есть два типа работы с горожанами: можно показывать проект и спрашивать их мнение, а можно проектировать вместе с ними. Обе методологии требуют специалистов, которых в России немного. А сейчас, я думаю, почти невозможно делать проект, чтобы хотя бы на каком-то уровне не взаимодействовать с горожанами. У нас действительно мало такой практики. Но как архитектор я оставлю здесь последнее слово за архитектором, потому что вы не советуете врачам, как лечить зубы.

Москва, Центральный федеральный округ

Читайте также

Артур Крупин
Заместитель главы администрации города Калининграда, председатель Комитета архитектуры и строительства

12 декабря

Павел Бруссер
Начальник Департамента инфраструктурных проектов и ГЧП Газпромбанка, к.э.н.

Stroy.Expert
58,72 69,50