Дарья Парамонова — архитектор, директор архитектурного бюро Strelka Architects, преподаватель Института медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка» — рассказала STROY EXPERT о своем опыте работы в благоустройстве и о том, как должны развиваться российские города.
От чего вы как москвичка хотели бы избавиться в архитектуре современной Москвы?
Думаю, этот вопрос нужно задавать двум разным людям: архитектору и москвичу. Я не считаю себя москвичом, и мне кажется, не стоит называть себя москвичом по праву рождения. Москвич — тот, кто здесь находится и что-то делает, неважно, в первом ли он поколении, или нет.
Сейчас люди очень много перемещаются между городами, находясь там, где им по каким-то причинам удобно и приятно. И мне кажется, что такая привязанность к городу скоро исчезнет, потому что коммуникации и логистика упрощаются. Раньше было понятно, что если ты родился и прожил в одном городе, то ты москвич, а сейчас непонятно — ты 10 лет жил в Нью-Йорке, пять лет в Лондоне, потом в Воронеже и так далее. Я думаю, ничего страшного нет в том, что люди будут сами решать, кто они.
Хорошо, я задам вам тот же вопрос как архитектору.
Я считаю рассуждения о том, что нравится или нет, страшно поверхностными. Здесь в Москве пространство очень эклектичное, многослойное, в отличие Петербурга и других мест, где архитекторы либо с самого начала присутствовали, либо в какой-то момент проводили масштабные реконструкции. В Москве каждый слой накладывается на новый, и все они составляют ДНК этого места.
В каждый период были какие-то особенности, а архитектура — хорошее зеркало, которое запечатлевает то, что происходило. Если дом уродлив, это очень важный сигнал, значит, надо просто разобраться, о чем это говорит. А сносить такой дом, это значит не признавать своих ошибок.
А должен быть у архитектора свой вкус?
Вкус — вещь субъективная. Я уверена, что мой вкус сильно отличается от вкуса большинства людей, принимающих решение о строительстве тех или иных зданий. Им нравится что-то свое. Мы помним, какой вкус был у Лужкова, хотя он совпадает со вкусом большинства людей. Если большинство будет выбирать между «Интуристом» (гостиница на Тверской улице в Москве, снесена в 2002 году. — Ред.) и построенным вместо него Ритц-Карлтоном, то большинство людей выберет второе. А с точки зрения архитектора он представляет из себя какой-то суровый кич. Это очень субъективные вещи.
Давайте про Лужкова. Те же памятник Петру и храм Христа Спасителя — это тоже черты своей эпохи, которые нужно оставить?
Представьте, что их нет и не было. Что бы вы тогда помнили об этих годах, самых мощных и главных для современного и будущего общества? Это творения демократической эпохи, общества потерявшегося и абсолютно не понимающего, что и как делать, и в силу масштаба событий способного только на грандиозные решения. Такие мощные символические жесты нужны были, чтобы удостовериться, что все вдруг не повернется назад. И отпраздновать, кроме того. Их качество не могло быть лучше, потому что тогда отсутствовала школа и заново изобреталась система ценностей. И конечно, она нелепа. Но это и хорошо, потому что такие масштабные, безумные, откровенные и эмоциональные проекты сегодня уже невозможны.
То есть город для архитектора — это такое нагромождение слоев из разных стилей и эпох?
По сути, город — это какое-то огромное количество символов и кодов, и чтобы понять, как он устроен, в них нужно разбираться. Мне город интересен как текст, выраженный через материальные, физические формы. Вообще, архитектура, в моем представлении, как раз про это. Процесс того, как люди материализуют какие-то идеи, очень сложен. На это влияет мировоззрение, внешние — политические и экономические — факторы, все это очень комплексная вещь. Поэтому город это такой набор историй, гипертекст.
Вернемся к храму Христа Спасителя. У многих ощущение, что он как раз не вплетается в этот культурный код, потому что построен недавно. Как вы думаете, сколько ему нужно времени, чтобы вписаться?
Мне кажется, это субъективное мнение, вплетен он или не вплетен в пространство. Я думаю, что, безусловно, вплетен. И если есть ощущение, что он не вписывается в контекст, то это делает его еще более московским, потому что для Москвы очень характерны именно антигармоничные, антиэстетические вещи. Поэтому мне кажется, будто он всегда стоял тут.
Я не знаю, сколько лет нужно, чтобы волна критики прошла. Мне кажется, есть вещи, которые никогда не перестанут критиковать. Может быть, раньше Кремль кто-то критиковал. Огромная стена, не пройти. Или возьмем какой-нибудь особняк, например, дом Перцова (также дом Перцовой, здание в стиле модерн на Пречистенской набережной в Москве. — Ред.). Представляю, как его поливали грязью — он весь разрисован, тысяча непонятных башенок. Кому это в голову пришло? А сейчас, это один из памятников той эпохи.
Эклектика — это и есть московский архитектурный стиль, если он вообще существует?
Эклектика — это конкретный архитектурный термин, поэтому мы не будем его использовать. Но в целом для Москвы характерны отсутствие какого-то единого направления. Сейчас в урбанистике есть идея, что в пространстве должны быть айдентика и разнообразие. Москва — как раз пример разнообразия. Но так можно сказать лишь о центре, а 85% столицы занимают спальные районы и они довольно однообразны.
Что вы скажете о Москва-Сити?
Сити тоже надо оценивать по более объективным критериям, чем «нравится-не нравится». Это очень слабый с точки зрения функциональности проект. Для такого типа застройки там не решены ключевые вопросы, например, логистика. В Дефансе (деловой квартал Парижа. — Ред.) или Гонконге очень четко разведены разные типы потоков и пространств. В Сити это совершенно отсутствует. Там есть страшное объездное кольцо, где слабонервным лучше не находиться, а на поверхности разбросаны машины, люди и вытяжки. Это провальный проект, так как он не решает своих главных задач. С другой стороны, это результат идеи сделать Москву экономическим центром Европы и Азии. И сейчас этот комплекс как-то живет, функционирует, и там действительно много людей.
Удачно ли он встроен в городской контекст?
Мне кажется, там со стороны Дорогомиловской улицы получилась ужасно смешная панорама — Сити и коричневый пояс мрачных сталинских домов. Кстати, я, в отличие от многих, более спокойно отношусь к сталинской застройке — сейчас ее принято любить. Конечно, это престижно, элитно, но это, как и хрущевки, от плохой жизни, и мы знаем, какой ценой эта сталинская архитектура далась и архитекторам, и строителям, и жителям. Так что может быть и хорошо, что в нее ледяным айсбергом врезается эта современность, может быть, не очень приятная и не очень хорошо вышедшая.
Как архитектору вести себя с теми, кто принимает решения?
В диалоге с властью нельзя пользоваться субъективными категориями вроде «мне нравится». Вот я люблю неоклассицизм, но я не хожу у мэрии с плакатом «Долой все, что без вензелей». В проектах, которые мы делаем, мы отстаиваем свое видение, но эстетика — лишь один из множества аспектов. Не менее важно, как объект вписан в контекст, какое у него окружение, какая функциональность и т. д.
Какие знаковые решение вы можете вспомнить, говоря про реконструкцию Садового кольца в Москве?
Самое знаковое — это то, что по окончании стройки изменится одна из самых неприятных территорий в городе, которая, по сути, была границей, как во «Властелине колец». Как называется река в древнеегипетском царстве?
Стикс.
Да. Если переплыл Стикс, то ты в центре, ты спасен, а наружу не хочется, там какой-то кошмар начинается. Я жила в какой-то момент на Садовом кольце, у меня выходили на него окна, это специфическое удовольствие, прямо скажем. Там всем плохо — и пешеходам, и автомобилям, и жителям. И я думаю, что его перестройка распространит то приятное и хорошее, что есть в центральной части, на эту территорию, свяжет эти части Москвы и кардинально переформатирует пространство.
В ходе работы над этим проектом как-то учитывался опыт европейских городов, или ситуация в Москве уникальна?
Это не один проект, он связан со Стандартом благоустройства, а тот, в свою очередь, был разработан на анализе огромного количества подобных документов для разных городов. Тем не менее, в Москве — очень специфичная, уникальная типология, не такая, как в Париже, Токио, Нью-Йорке, Лагосе и так далее. Поэтому стандарт привязан исключительно к пространству Москвы. Он учитывает загруженность, ширину и другие критерии улицы. Уникальность стандарта как раз в том, что он был основан на международном опыте, а с другой стороны, разработан специально для Москвы.
Как избежать чрезмерной типизации городских пространств, когда разрабатывается такое большое число проектов?
Типизации не происходит, когда в каждом конкретном проекте выбирается какое-то свое архитектурное решение. Эстетику определяют такие детали, как камень, фонарь, лавка и так далее. Функциональные решения — например, какой должен быть светильник или какого уклона должен быть пандус — не делают пространство типовым, они делают его удобным. А когда в каждом конкретном месте исходя из контекста, айдентики, каких-то особенностей места принимаются архитектурное решения, это делает пространство разнообразным.
Архитектор должен учитывать мнение жителей?
Горожанам важно помнить, что сейчас все разработанные проекты передаются администрации, а администрация представляет эти проекты жителям. В Саратове — вам об этом лучше расскажут мои коллеги — впервые в России сделано тестовое благоустройство, чтобы понять, как преобразования работают, и собрать мнения. Сегодня архитектор не проектирует городское пространство исходя из своего эго. Есть два типа работы с горожанами: можно показывать проект и спрашивать их мнение, а можно проектировать вместе с ними. Обе методологии требуют специалистов, которых в России немного. А сейчас, я думаю, почти невозможно делать проект, чтобы хотя бы на каком-то уровне не взаимодействовать с горожанами. У нас действительно мало такой практики. Но как архитектор я оставлю здесь последнее слово за архитектором, потому что вы не советуете врачам, как лечить зубы.
Москва, Центральный федеральный округ
Артур Крупин
Заместитель главы администрации города Калининграда, председатель Комитета архитектуры и строительства
Владимир Марков
Генеральный директор ТехноНИКОЛЬ
Турат Булембаев
Основатель Qoovee.com (г. Бишкек)
Павел Бруссер
Начальник Департамента инфраструктурных проектов и ГЧП Газпромбанка, к.э.н.